– Нам требуется чистый американский юноша, – сказал Голден, – который благодаря сияющей внешности вне всяких подозрений. Покажи, на что ты способен, Кирби.

Я вышел из машины и зевнул, потягиваясь и потирая лицо. Из меня получился бы неплохой мальчик на побегушках. Над входом горел красный свет – знак того, что свободные места имелись. После трех долгих звонков я услышал какое-то движение. Беременная круглолицая блондинка в домашнем халате из красного атласа открыла дверь, тупо посмотрела на меня и спросила:

– Да?

Я записал в книгу: «Мистер и миссис Иван Сандерсон, мистер Кеннет Тинан и мистер Теодор Стэрджен». Скудость моей фантазии можно списать на утреннюю дремоту. Во время процесса эта запись предоставила прокурору чудесную возможность проявить остроумие.

Я заплатил восемнадцать долларов за два двухместных номера в этом дрянном мотеле, полном старой мебели и ржавых труб. Стоя в грязном душе, я чуть не заснул. Когда забрался в постель, Эрнандес храпел, как лошадь, но мне это нисколько не помешало заснуть.

С заходом солнца мы выехали из мотеля. Сэнди раздал бодрящие таблетки, и мы засветились от стимулированной радости, паря в облаках, обмениваясь плоскими шутками. Даже напряжение между Шаком и Нан ослабло. Девушка пела хриплым неестественным голосом непристойные французские песенки, которым ее научил бывший сожитель. Сэнди долго подражал Моргу Салю.

Мы проезжали через Нашвилл. Я не собираюсь описывать тамошний эпизод. Он достаточно освещен в газетах. Это было вызывающее тошноту, грязное, бессмысленное, жестокое и кровавое дело. Не могу считать убийство Горация Вечера очень грациозным и изысканным, но в нем был хоть какой-то смысл, который полностью отсутствовал во втором случае. Это убийство явилось признаком отчаяния. Я принял в нем непосредственное участие. После Нашвилла Сэнди перестал называть меня студентом. Последний раз он назвал меня так во время похищения Хелен Вистер.

В Нашвилле я узнал еще кое-что о нашей четверке и понял, что нас поймают. Раньше мне казалось, что нам удастся улизнуть, пробраться в Нью-Йорк и разделиться. Но Нашвилл показал, что мы сами себя погубим. Когда наши проблемы упрощались, мы их искусственно усложняли и делали так, чтобы нас искали с еще большим рвением. Даже если бы Сэнди не потерял на месте убийства пистолет Горация Вечера, думаю, все равно эти два убийства как-нибудь бы связали. Но Голден практически подарил им эту улику, хотя полиция и потратила много времени на проверку. Потеря пистолета, по-моему, и явилась именно тем усложнением проблем, которых и без того хватало.

После Нашвилла мы оказались связанными одной веревочкой. Даже Сэнди стал намного сдержаннее. Мы решили, что позже разойдемся. Но думаю, каждый понимал, что такого случая не представится, а если даже и представится, мы сами не захотим им воспользоваться.

Угон автомобиля, изнасилование, похищение и убийство. Эти страшные слова не воспринимались мной серьезно. Это слова для обыкновенных преступников. Со мной все по-другому, потому что я, Кирби Палмер Стассен, уникален. Для меня эти слова имеют иное значение. Я не участвовал в грязных преступлениях, я вел программу социальных экспериментов. После ее завершения я собирался читать интересующимся лекции о смысле жизни и смерти.

Когда мы поспешно забрались в машину, я и Нан оказались на заднем сиденье. Думаю, мы отъехали от Нашвилла миль двадцать, когда произошло нечто любопытное. Судя по всему, Нан из моего молчания поняла, что мне не по себе. Возможно, что в темных тайниках ее души возникло неясное желание облегчить мою боль. Она взяла мою правую руку, засунула ее за вырез блузки и крепко прижала к маленькой теплой груди. Легкое движение соска под ладонью было таким отвратительным, словно в руку попало какое-то шевелящееся насекомое. И тут мне очень живо и ярко вспомнилось, что сделала недавно эта моя рука. Стекло с моей стороны было наполовину опущено. Я отодвинулся от Нан, открыл полностью окно, высунул голову, и меня тут же вырвало. Сильный ветер взъерошил волосы и осушил слезы. Когда я принял прежнее положение, почувствовал слабость и головокружение.

Никто не произнес ни слова. Шак выудил из рюкзака последнюю бутылку текилы. Сэнди пить не захотел. Шак, Нан и я передавали ее друг другу, пока не выпили. После текилы Нашвилл стал казаться в тумане, но я знал, что со временем вновь он вернется в память невыносимо яркий. Я знал, что тот последний крик будет вечно звучать в моей голове.

Сегодня опять приходил священник. По мере приближения часа расплаты его все чаще натравливают на меня. Губернатор подписал приказ о казни. Сегодня я сказал священнику, что занят и не смогу уделить ему даже десяти минут из вежливости. Я хочу закончить дневник. Он строго посмотрел на меня и посоветовал посвятить время своей бессмертной душе. Я ответил, что полностью с ним согласен, но займусь душой по-своему, и что я почти ожидаю найти ее где-нибудь на этих страницах. Он ушел, качая коротко стриженной головой.

Глава 10

Любопытно отметить, что в уик-энд, за которым почти немедленно последовали заключительные речи обвинения и защиты и обращение судьи к присяжным заседателям, Райкер Димс Оуэн использовал драгоценное время и силы для диктовки последних глав своих заметок по делу «Волчьей стаи».

Конечно, если бы он занимался в те выходные подготовкой своего заключительного выступления, результат мог бы быть лучше. Но, возможно, к этому времени Оуэн понял, как поняли самые проницательные зрители и репортеры, что он проиграл дело. Но все равно решение Оуэна вызывает недоумение. Зная его явную тягу к самолюбованию, наиболее логично было бы посвятить выходные работе над заключительным словом, которое, как он надеялся, займет подобающее место в одном ряду с бессмертными речами его идола Дарроу [13] . Аккуратность, с какой мисс Лия Слэйтер отпечатала записи Оуэна – без помарок, забитых букв, опечаток, – кажется трогательной. Очевидно, когда она делала ошибку, то перепечатывала всю страницу. Конечно, так и должны печататься официальные документы. Однако личные записи печатаются так аккуратно только тогда, когда машинистка считает их автора гениальным. Теперь ясно, что преданная помощница была слепа и не разглядела беспомощности своего босса.

Несомненно, последнее выступление Райкера Димса Оуэна на процессе можно считать второсортным. Если предположить, что дело не мог бы выиграть никто, можно, по меньшей мере, сказать, что нашлись бы люди, сделавшие работу качественнее.

Предъявление улик, перекрестные допросы свидетелей используются для того, чтобы сфокусировать внимание на мелочах, а основные вопросы оставить в тени. Джон Куэйн – умный, упорный, неутомимый прокурор. Нельзя допустить, чтобы он пользовался абсолютной свободой. Я должен защищать своих клиентов, сея разумное сомнение по ходу процесса, вопреки моему плану защиты, основывающемуся на некоторых интересных моментах дела Леба-Леопольда2.

Джон Куэйн великолепно чувствует мое стремление ослабить, насколько возможно, обвинение. Таким образом, я должен постоянно быть начеку, чтобы не оказаться в одной из его ловушек. Хотя у меня опытные помощники, это все же очень утомительное занятие.

Полагаю, я обнаружил несколько слабых мест в показаниях юнцов – Говарда Крафта и Рут Меклер. Самое главное – заявление Говарда о том, что первый улар нанес Краун.

Умышленное убийство подразумевает наличие мотива, возможности и умысла. Причем преднамеренность может длиться всего лишь долю секунды. Если убийца имел основательную причину держать в руке камень, преднамеренность доказать трудно. Но если он искал камень, нагнулся и подобрал его, то в этот промежуток времени и возникла преднамеренность. Однако, если его ударили или как-то иначе нанесли повреждение перед тем, как он подобрал камень, вероятность доказательства умысла уменьшается.